Автор |
Тема: Языческие ритуальные функции матерной речи (Прочитано 3408 раз) |
|
Альвдис Н. Рутиэн
Гость
|
http://deja-vu4.narod.ru/Mat.html Б. А. УСПЕНСКИЙ Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии Успенский Б.А. Избранные труды. Т.2. М., 1994, с.53 -128. I. Общие замечания: специфика функционирования матерного выражения Изучение русского мата связана со специфическими и весьма характерными затруднениями. Характерна прежде всего табуированность этой темы, которая - как это не удивительно - распространяется и на исследователей, специализирующихся в области лексикографии, фразеологии, этимологии. Между тем, подобные выражения, ввиду своей архаичности, представляют особый интерес именно для этимолога. Соответствующие табу распространяются и на ряд слов, семантически связанных с матерщиной. Специфика русского языка предстает особенно наглядно в сопоставлении с западно-европейскими языками, где такого рода лексика не табуируется. Соответствующие материалы не публикуются, причем научные издания не составляют исключения. Словарь Даля трижды переиздавался после революции, но для переиздания было выбрано не лучшее издание. Лучшим, бесспорно, является издание Даля, дополненное Бодуэном де Куртене: в него вошла и бранная лексика, и именно это обстоятельство послужило препятствием к его переизданию. В русском издании этимологического словаря Фасмера - дополненном по сравнению с немецким оригиналом - подобные выражения были изъяты. Аналогичная ситуация возникала при издании пословиц Даля, "заветных сказок" Афанасьева, сборника Кирши Данилова. Даже пушкинские тексты не воспроизводятся полностью: "Тень Баркова" вообще не печатается. В академических изданиях Пушкина или Кирши Данилова количество точек в многоточии, заменяющем непристойное слово, точно соответствует числу букв этого слова; т.о., издание фактически рассчитано на искушенного читателя, достаточно хорошо подготовленного в данной области. Это характерная черта - издатели не стремятся скрыть от читателя соответствующие слова, но не хотят их назвать. Орфографическая реформа 1918 г., устранившая написание конечного ера после буквы согласного, отразилась в академических изданиях на количестве точек, заменяющих непристойное слово. II. Культовые функции матерной брани Обсценная лексика парадоксальным образом смыкается с лексикой сакральной. Объясняется это тем, что матерщина имела отчетливо выраженную культовую функцию в славянском язычестве; отношение к фразеологии такого рода сохраняется в языке и при утрате самой функции. Матерщина широко представлена в ритуалах языческого происхождения - свадебных, аграрных и т.п., - т.е. в обрядах, связанных с плодородием: матерщина является необходимым компонентом обрядов такого рода и носит безусловно ритуальный характер; аналогичную роль играло сквернословие и в античном язычестве. Одновременно матерщина имеет отчетливо выраженный антихристианский характер, что также связано именно с языческим ее происхождением. Соответственно, в древнерусской письменности - в условиях христианско-языческого двоеверия - матерщина рассматривается как черта бесовского поведения. Показательно обличение "еллинских [т.е. языческих] блядословий и кощун и игр бесовских" в челобитной нижегородских священников, поданной в 1636 г. патриарху Иосафу I. Матерщина упоминается здесь в контексте описания языческих "игр" (святочных, купальских и т.п.). Матерщина обличается в указах Алексея Михайловича 1648 г.; в одном из них подчеркивается недопустимость сквернословия в свадебных обрядах: чтобы "на браках песней бесовских не пели, и никаких срамных слов не говорили". Здесь же упоминается и о святочном сквернословии: "а в навечери Рождества Христова и Васильева дня и Богоявления Господня [чтобы] колед и плуг и усеней не кликали, и песней бесовских не пели, матерны и всякою неподобною лаею не бранилися".Обычай сходиться в святочные и купальские дни "на бесчинный говор и на бесовские песни" осуждается и в постановлениях Стоглавого собора 1551 г., и соответственно - в указах Ивана Грозного в 1552 г., которые также направлены на искоренение реликтов язычества в народ-ном быту. Особо отметим поучение старца Фотия (первая пол. XIV в.): "еже не сквернословити языком всем православным христианом, паче же нам иноком, ниже паки рещи матернее лаяние брату своему: блядин сын, каково либо человеку крестьянския нашея веры святыя". Выражение блядин сын первоначально не отождествлялось с матерщиной; показательно, вместе с тем, что поскольку в данном случае это выражение осмысляется именно как "матерное лаяние", постольку считается недопустимым применять его по отношению к православному христианину ( к "человеку крестьянския нашея веры святыя" - конфессиональный момент в этом случае выражен вполне отчетливо. Выражение «блядин сын», по видимому, воспринималось прежде всего в социальном ключе, т.е. имело смысл социального уничижения; иначе говоря, блядин сын означало приблизительно то же, что подонок. В этом смысле блядины дети противопоставляются отецким (отеческим) детям. Семантическое сближение этого выражения с матерщиной в какой-то мере объясняется принадлежностью к общей сфере экспрессивной фразеологии. Поскольку поучения против матерщины находятся в непосредственной связи с обличением языческих обрядов, вполне закономерно поэтому матерная брань может расцениваться как "еллинское блядословие", т.е. "слово поганое"(языческое). Не менее примечательно и встречающееся в древнерусской учительной литературе мнение, что матерная брань - "то есть жидовское слово". При интерпретации подобных высказываний необходимо иметь в виду, что "жидовское", как "еллинское", может отождествляться с язычеством, и, тем самым славянские языческие боги могут трактоваться как "жидовские" (упоминаются "жидовский еретик Перун" и "Хорс-жидовин". Совершенно аналогично объясняется и ходячее представление о татарском происхождении матерной брани. Способность материться приписывается домовому, кликуше, черту. В полесской легенде происхождение черта связано с тем, что когда Спаситель "тягнул из пекла людей один не стерпел и паруски загнул матам. И Исус Христос его не взял, и он заделался чортом". Замечательным образом матерщине приписывается здесь решающая роль в космогоническом катаклизме. В ряде случаев матерная брань оказывается функционально эквивалентной молитве. Так, для того, чтобы спастись от домового, лешего, черта, предписывается либо прочесть молитву (по крайней мере осенить себя крестным знаменем), либо матерно выругаться - подобно тому, как для противодействия колдовству обращаются либо к священнику, либо к знахарю. Аналогичным образом с помощью матерщины могут лечить лихорадку, которая понимается вообще как демоническое существо, разновидность нечистой силы. Возможны случаи, когда молитва не помогает, а действенной оказывается только ругань (якобы домовой не боится креста и молитвы). Равным образом как молитва, так и матерщина является средством, позволяющим овладеть кладом, охраняемым нечистой силой. Так же магический обряд "опахивания", совершаемый для изгнания из селения эпидемии (= нечистой силы) сопровождается или молитвой, или шумом, криком и брань. Поскольку те или иные представители нечистой силы генетически восходят к языческим богам, можно предположить, что матерная ругань восходит к языческим молитвам или заговорам, заклинаниям; с наибольшей вероятностью следует видеть в матерщине именно языческое заклинание, заклятие. Матерщина может выступать у славян в функции проклятия; связь с языческим культом при этом несомненна. Подобное употребление матерщины засвидетельствовано в южно-славянской, а также в западно-славянской письменности. В анонимной болгарской хронике 1296-1413 гг. слово "изматерили" означает в контексте не просто "обругали", но именно "прокляли". Соответственно, глагол, восходящий к слав. *jebati, может выступать в значении "проклинать", например, чешск. jebati - "проклинать". III. Объект действия в матерном выражении: связь с культом земли Для выяснения роли матерной брани в языческом культе особый интерес представляет поучение против матерщины, в котором говорится, что матерным словом оскорбляется, во-1-х, Матерь Божия, во-2-х, родная мать человека и, наконец, "третья мать" - Мать Земля ("Повесть св. отец о пользе душевней всем православным христианом", приписываемое иногда Иоанну Златоусту). В одном из вариантов этого поучения утверждается, что матерная брань наказывается стихийными бедствиями, которые могли осмысляться как гнев земли: "и за то Бог спущает казни, мор, кровопролитие, в воде потопление, многие беды и напасти, болезни и скорби". Данное поучение непосредственно связано, по-видимому, с древнерусской апокрифической литературой. Такое же в точности рассуждение можно встретить в "Беседе трех святителей", в "Свитке Иерусалимском" и в восходящих к апокрифам некоторых духовных стихах: "Един человек одноважды в день по-матерну избранится, - / Мать сыра земля потрясется, / Пресвятая Богородица с престола сотранётся" ("Пьяница". Остается упомянуть о чуде, бывшем в 1641 г. в Красном Бору на Северной Двине и записанном тогда же "при священниках и при всем народе": крестьянке Фекле явились Спас и Богородица Тихвинская и велели ей говорить в народе, чтобы христиане не пили табак и матерно не бранились: "а в которое время хто матерно избранит, в то время небо и земля потрясетъся и Богородица стоя вострепещет...". Необходимо добавить, что соответствующие представления бытуют в народе до сего дня, особенно устойчиво сохраняясь в Белоруссии (Полесская экспедиция 1982 г.). Совершенно очевидно, что основное значение в подобных представлениях принадлежит именно Матери Земле, которая может ассоциироваться как с женщиной-матерью так и с Богородицей: речь идет, собственно, о материнском начале, которое прежде всего выражено в культе Матери Земли, а с принятием христианства распространилось на Богородицу. Сопоставление Матери Земли с родной матерью человека достаточно обычно в древнерусских текстах; это сопоставление может принимать характер прямого отождествления. Важно отметить в этой связи, что в обличениях матерщины как правило, говорится о том, что брань поносит не только (или не столько) мать собеседника, к которому обращено ругательство, но прежде всего - родную мать самого бранящегося; это вполне понятно, если иметь в виду, что по своему первоначальному смыслу матерная брань является не оскорблением, а скорее заклинанием, заклятием, проклятием и т.п., о чем уже говорилось выше. Соотнесенность матерщины именно с родной матерью человека соответствует соотнесенности ее с Матерью Землей или Богородицей, которые и находятся к нему в том же о
|
« Изменён в : января 30th, 2007, 11:44am пользователем: Saeri » |
Зарегистрирован |
|
|
|
Альвдис Н. Рутиэн
Гость
|
Собственно, во второй части статьи (когда-то читала ее в "бумажном" виде) проводилась простая мысль: что в известном предложении про "твою мать" пропущено подлежащее: "пес". Откуда "собачий сын", сейчас совершенно выпавшее за пределы активной бранной лексики. ПЕс в мифологии существо хтоническое, подземное, проводник в мир мертвых, а при страхе в отношении даж благих сил преисподней, пса боялись долго... Родить от него - кошмар, ср. современное ругательство "нелюдь", иногда очень даже суровое, хотя и не относящееся к "запретной" лексике.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Сергей
Гость
|
|
Re: Языческие ритуальные функции матерной речи
« Ответить #2 В: февраля 23rd, 2006, 11:12pm » |
Цитировать Править
Удалить
|
Очень популярно мнение, что матершиной русский народ обязан татарам, но, думается, что мат, действительно, имеет языческое происхождение. Матершина получила актуальность при столкновении матриархальных и патриархальных религий, отмеченное в античности в Скифии и Фракии. Думается, что славян эта борьба матриархата и патриархата не обошла стороной, тем более, что матриархальные пережитки известны у предков русских (так называемая дуальная структура у кривичей и других племен). Вспомним, как волхвы убивали в XI веке богатых женщин ("старшая чадь" - родовая знать), а Даниил Заточник еще в XIII веке обосновывал патриархат, столь привычный для русских уже к XVI веку. То есть для русских борьба матриархата и патриархата сравнительно недавнее прошлое. Очень простая иллюсрация моей гипотезы - распространенность в древних текстах синонимов русского "блядин сын". В русских былинах - "выблядок", в скандинавских сагах, повествующих в том числе и о славяно-русской истории (о россомонах Саре и Амии, князьях Озантриксе, Вальдемаре и Илье) часто оскробление, которое переводят как "ублюдок", в античности целое племя на Дунае носило имя "бастаранов". С одной стороны были поклонники Матери, для которых изучаемая лексика носила сакральный характер, а с другой стороны были патриархальные племена, которые использовали эту лексику для оскорбления первых. Так в былинах "выблядок"="сын блады", в чем отчетливо видно обращение к древнему слову "лада". Женщина, имевшая за свою жизнь многих мужей, в матриархальной лексике - "лада", а в патриархальной - "блада".
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Альвдис Н. Рутиэн
Гость
|
В целом согласна, но вот это - ошибка: Quote:Так в былинах "выблядок"="сын блады", в чем отчетливо видно обращение к древнему слову "лада". |
| Сочетание "бл" происходит из праславянского "bj"
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
orfo
Гость
|
Бл*дь - однокоренное англ. "blind" - слепой, то есть это "тот (та), кто не видит правильного пути". Так же как "курва" - кривая (не той, не правильной дорогой идёт).
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Альвдис Н. Рутиэн
Гость
|
Откуда такая информация? Более чем смахивает на "народную этимологию". Русское "бл" и английское "bl" восходят к разным индоевропейским корням.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
|