Альвдис Н. Рутиэн
Гость
|
http://deja-vu4.narod.ru/Interesting.html Михаил Эпштейн. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. - М.: НЛО, 2004, с. 485-496. Интересное — важнейшая комплексная категория, охватывающая практически все явления культуры. Среди оценочных эпитетов, применяемых в наше время к произведениям литературы и искусства, науки и философии, «интересный» — едва ли не самый частый и устойчивый. Если в прежние эпохи ценились такие качества произведения, как истинность и красота, полезность и поучительность, общественная значимость и прогрессивность, то в XX веке, и особенно к его концу, именно оценка произведения как «интересного» служит почти ритуальным вступлением ко всем его дальнейшим оценкам, в том числе критическим. Если произведение не представляет интереса, то и разбор его лишен мотивации. Еще до того как мы пускаемся в разбор произведения с какой-то специальной точки зрения, мы говорим, что это произведение представляет определенный интерес и тем самым побуждает нас к анализу. Более того, понятие «интересного» не только служит введением в дискуссию о предмете, но часто выступает и как заключение и увенчание дискуссии. «Несмотря на отмеченные недостатки, эта статья интересна тем, что...» «Указанные достоинства произведения позволяют объяснить тот интерес, который оно вызвало у читателей». «Интересность» — это исходное, интуитивно постигаемое качество произведения и одновременно конечный синтез всех его рациональных определений. 485 В ряде случаев, разумеется, произведение рассматривается как лишенное внутреннего интереса и именно поэтому представляющее некоторый «внешний» интерес для характеристики читательских вкусов, книжного рынка, издательской политики и т.д. Например, бездарная книга стихов или безграмотное учебное пособие могут представлять интерес как симптом каких-то общественных процессов и тенденций. Таким образом, необходимо провести разграничение между собственно интересным произведением и произведением как элементом какой-то интересной ситуации. В последнем случае часто используется выражение «представляет интерес как...». Произведение, само по себе мало интересное, может представлять интерес как «выражение упадка читательских вкусов», как «свидетельство кризиса писательского дарования» и т. п. Бывают интересные люди и книги — и бывают интересные ситуации, элементом которых становятся неинтересные люди и книги. Категорию интересного оспаривают на том основании, что она является субъективной. «Одних интересует одно, других — другое. Интересное всегда интересно-для-кого-то». Но то же самое можно сказать и о «прекрасном», и о «добром», однако мало кто оспаривает необходимость эстетики и этики как наук о прекрасном и добром. То, что интересует меня в одном, а другого в другом, интересует нас в каком-то общем смысле, который и подлежит выявлению. Вопрос не в том, что интересно для разных людей, а что такое само интересное, 486 что значит «интересовать» и «быть интересным». Если одного интересует хоккей, а другого футбол, одного философия, а другого литература, одного Гегель, а другого Ницше, то все они находят для себя что-то интересное в разных явлениях: и вот само это явление интересного интересует нас. В данном случае мы совершаем простейшую феноменологическую редукцию, вынося за скобки субъектные и объектные факторы, кого и почему интересует то, а не другое, и сосредотачиваясь на самом феномене интересного, который один и тот же для всех, кто бы чем ни интересовался. Игра между двумя полюсами одной модальности, возможным и невозможным, переход наименее возможного в наиболее возможное — вот что составляет феномен интересного. Так, интересность научной работы или теории обратно пропорциональна вероятности ее тезиса и прямо пропорциональна достоверности аргумента. Самая интересная теория — та, что наиболее последовательно и неопровержимо доказывает то, что наименее вероятно. Например, вероятность того, что человек воскреснет после смерти, исключительно мала, и теория и повествование, которые доказывают возможность воскресения, уже на протяжении двух тысячелетий находятся в центре интересов значительной части человечества, определяют сюжетосложение всей истории. Вероятность, что старец Федор Кузьмич — это император Александр I, достаточно мала, и веские исторические доказательства в пользу этого тезиса были бы исключительно интересны. 487 По мере того как вероятность тезиса растет, а достоверность аргумента падает, теория становится менее интересной. Наименее интересны теории: (1) либо доказывающие самоочевидный тезис, (2) либо приводящие шаткие доказательства неочевидного тезиса, (3) либо, что хуже всего, неосновательные в доказательстве очевидных вещей. Таким образом, интересность теории зависит не только от ее достоверности, но и от малой вероятности того, что она объясняет и доказывает. Интересность — это соотношение, образуемое дробью, в числителе которой стоит достоверность доказательства, а в знаменателе — вероятность доказуемого. Интересность растет по мере увеличения числителя и уменьшения знаменателя. Чем менее вероятен тезис и чем более достоверен аргумент, тем интереснее научная идея. Этот же двоякий критерий интересности можно распространить и на литературное произведение. Интересен такой ход событий, который воспринимается, с одной стороны, как неизбежный, с другой— как непредсказуемый. Как и в научной теории, логика, и последовательность художественного действия сочетаются с его неожиданностью и парадоксальностью. Вот почему известное изречение Вольтера «все жанры хороши, кроме скучного» применимо и к научным жанрам и методам. Скучность метода — это не только его неспособность увлечь исследователя и читателя, но и признак его научной слабости, малосодержательности, когда выводы исследования повторяют его посылки и не содержат ничего неожиданного, удивляющего. Параметры интересности задаются сходно для книги, для личности, для ситуации. Неинтересная книга, которая вышла в престижном издательстве или пользуется массовым успехом, создает парадокс, которым и определяется интерес данной ситуации. Как и в случае с интересной теорией или интересным романом, перед нами вероятностная пирамида, на вершине которой находится крайне маловероятное событие, а в основании — достоверный факт, что такое событие произошло вопреки своей невероятности. 488 Понятие «интерес» происходит от латинского «inter-esse», т.е. буквально означает «быть между, в промежутке». И в самом деле, интересно то, что находится в промежутке двух крайностей — между порядком и свободой, между достоверностью и невероятностью, между логикой и парадоксом, между системой и случаем. Стоит чему-то одному взять верх, оттеснить другое — и интерес тотчас же пропадает, заменяясь сухим уважением или вялым безразличием. Нас интересует не просто странность или безумие, но такое безумие, в котором есть своя система, и такая идея, в которой, при рациональном зерне, есть что-то безумное, выходящее за границы здравого смысла. Перефразируя Нильса Бора, можно бы сказать: «Эта идея недостаточно безумна, чтобы быть интересной». Понятие «интересное» часто употребляется в современной науке, обозначая такое свойство теории, которое делает ее интеллектуально привлекательной, физик Фримэн Дайсон (Freeman Dyson) развивает принцип «максимального разнообразия», согласно которому «законы природы и начальные условия таковы, чтобы сделать вселенную как можно более интересной»1. Как только жизнь становится скучной, уравновешенной, происходит нечто непредвиденное: кометы ударяются о землю, наступает новый ледниковый период, разыгрываются войны, изобретаются компьютеры... Наибольшее разнообразие ведет к стрессу в жизни и интересу в познании. Специалисты по теории хаоса часто употребляют «интересный» в значении «сложный», «нелинейный», не поддающийся упрощению и предсказанию. 489 «Интересное» как категория сравнительно недавно вызвало интерес философии, причем часто в полемических целях заостряется ее нетрадиционность 1. Постмодерные философы Жиль Делёз и Феликс Гваттари резко противопоставляют «интересное» знанию и истине как устаревшим эпистемам. «Философия состоит не в знании и вдохновляется не истиной, а такими категориями, как Интересное, Примечательное или Значительное, которыми и определяется удача или неудача. <...> Одни только профессора могут, да и то не всегда, писать на полях "неверно", у читателей же скорее вызывает сомнение значительность и интересность, то есть новизна того, что им предлагается читать. <...> «Даже отталкивающий концепт обязан быть интересным. Когда Ницше создал концепт "нечистой совести", он мог усматривать в этом самую отвратительную вещь на свете и тем не менее восклицал: вот тут-то человек становится интересен!» <...> ..Мысль как таковая производит нечто интересное, стоит ей получить доступ к бесконечному движению, освобождающему ее от истины как предполагаемой парадигмы, и вновь обрести имманентную творческую потенцию»2. ----------------------------- 1 Впрочем, еще Шопенгауэр рассматривал интересное как категорию воления и противопоставлял ее прекрасному как категории представления. «...Интересною называем мы драму или эпическое стихотворение тогда, когда события и поступки, о которых они повествуют, побуждают нас к участию в них, событиях,— участию, которое совершенно подобно испытываемому нами при действительных событиях, где замешана наша собственная личность. <...> Слово "интересно" служит для обозначения всего, что приобретает сочувствие индивидуальной воли, quod nostra interest В этом ясно проявляется различие между прекрасным и интересным: первое относится к познанию, и притом к самому чистому; второе воздействует на волю» (Шопенгауэр. 06 интересном // 06 интересном. М- Олимп, 1997. С 402, 403). 2 Делёз Жиль. Гваттари Феликс. Что такое философия? С 108,178 (в перевод вневены небольшие стилистические изменения). 490 Итак, интересное, по Делёзу и Гваттари, это альтернатива познанию истины и поиску согласия. Интересно то, что отталкивает и отвращает; интересно то, что не соответствует действительности; интересно все, что нарушает положительную конвенцию знания, противостоит как свидетельствам фактов, так и вкусам зрителей. Такая концепция интересного, которая связывает его только с «мощью творения», на мой взгляд, чересчур романтична — и так же однобока, как рационалистическая концепция истины. Интересное образуется именно в раздвоении и совмещении двух критериев, а не в исключении одного другим. Романтическое интересно, поскольку оно обнаруживает свою рациональную сторону, и наоборот. Эдгар По или Х. Л. Борхес — интереснейшие писатели именно потому, что у них тайна поддается рационалистической расшифровке, но и сама расшифровка не упраздняет, а усиливает чувство какой-то еще более объемлющей тайны. Мысль, которая заведомо противится фактам и презирает их, столь же скучна, как и мысль, которая плоско опирается на факты. Интересное — то, что ловит тебя в ловушку, заманивает, захлопывает и позволяет «быть между»: между двух взаимно исключающих и равно необходимых качеств предмета. Интересно быть между тезисом и антитезисом, когда и синтез между ними невозможен, и конфликт исчерпан, и победа того или другого исключена... Интересность — это зависание между, в точке наибольшей интеллектуальной опасности, наименьшей предсказуемости: между системой и безумием, между истиной и ересью, между тривиальностью и абсурдом, между фактом и фантазией. 491 Таким образом, истинность, правильность и верность теории (а это, кстати, три различных свойства) суть необходимые, но недостаточные условия ее интересности. Можно условно провести такое различие: теория истинна, когда она соответствует внешним фактам; правильна, когда она внутренне непротиворечива; верна, когда она подтверждается проверками и экспериментами- Но интересна она только в том случае, если предметом обоснования в ней является малоочевидное 1. Чем менее вероятен тезис в начале и чем более он достоверен в итоге, тем более захватывающим является путь теории, тем больше в нее вложено интеллектуального напряжения. Интересное исследование — это приключение мысли, которая то и дело теряет точку опоры, сбивается с прямого пути, попадает в неловкие положения, переступает границы мыслимого. Если постструктурализм, в лице Фуко, Делёза и Гваттари и других теоретиков, считает истину устаревшей эпистемой и отказывает ей в каком-либо концептуальном статусе, то следующая эпоха мышления восстанавливает интерес к истине, но уже в составе более широкой категории интересного. Истина заново приобретает интерес именно как неожиданная и невероятная истина, не только отражение того, что есть, но и предвосхищение того, чего быть (почти) не может. ------------------------- 1 Исследование, даже тривиальное по своим результатам, может быть интересным, если оно развертывается в неожиданной области, если нетривиально выбран сам предмет исследования. Есть много факторов «невероятности», включенных в игру мышления, начиная с выбора темы и определения терминов и кончая обоснованием главного тезиса. 492 . Достоинство любого писателя, в том числе теоретика, — быть интересным, но это не значит — интересничать, т. е. нарочно привлекать к себе интерес. Как правило, интересничанье быстро распознается и убивает интерес к себе, притупляет внимание и любопытство. Интересничанье— это интеллектуальное кокетство, т. е. спазма, «судорога» интересности, скоротечное израсходование ее ресурса, взрыв неожиданного, когда еще не успело оформиться само ожидание. Интересность создается на коротких отрезках текста, а текст в целом оказывается вялым и лишенным интриги. Часто приходится жертвовать интересом отдельного пассажа, чтобы создать некую инерцию ожидания и подтолкнуть интерес к последующему неожиданному развитию (мысли или действия). Интерес книги может выявиться лишь в объеме ее целого, от первого до последнего слова, и может падать и подниматься на ее протяжении, достигая высшего напряжения в конце. Как ни странно, наиболее интересны те произведения, которые написаны не ради чистого интереса, а ради познания мира и человека, ради воплощения какой-то идеи, ради эмоционального самовыражения, ради создания оригинальных образов. В этом «диалектическая» особенность интереса, который тем вернее достигает своей цели, чем больше уклоняется от нее. В природу интересного входит его независимость от того или тех, кого оно может заинтересовать. Если книга написана только для того, чтобы быть мне интересной, я легко могу без нее обойтись, ведь сам для себя я и так достаточно интересен. Казалось бы, в само понятие «интереса» входит отнесенность к потребителю, перципиенту— быть интересным для кого-то. Но то, что по-настоящему интересует нас, интересно лишь 493 постольку, поскольку не пытается нас заинтересовать, — оно увлекает нас за собой, а не тащится покорно за нами. Заискивать перед публикой, доискиваться ее внимания — лучший способ ее потерять, утратить ее интерес. На такие случаи интересности, лишенной собственного центра и потому быстро переходящей в безразличие, указывает Мартин Хайдеггер: «...осталось ли сегодня еще хоть что-нибудь, чем бы не интересовался человек в том смысле, в котором понимается сегодняшним человеком слово "интересоваться"? Inter-esse значит: быть среди вещей, между вещей, находиться в центре вещи и стойко стоять при ней. Однако сегодняшний интерес ценит одно лишь интересное. А оно таково, что может уже в следующий момент стать безразличным и смениться чем-то другим, что нас столь же мало касается. Сегодня нередко люди считают, что, находя какую-то вещь интересной, они удостаивают ее своим вниманием. На самом же деле такое отношение принижает интересное до уровня безразличного и вскоре отбрасывает как скучное»1. Интересный человек, интересная книга наполнены собой и своим, но не до края, они могут еще забрать «на свой борт» и читателя и увести за собой. Есть такие талантливые люди, с которыми неинтересно, потому что они переполнены собой и не оставляют места ни для кого, кроме себя. Их интересность приближается к нулю, как и интересность совсем пустых людей, у которых ничего нет, которым некуда вести слушателя или читателя. С трагедией бедного человека, которому «некуда идти» (вспомним Мармеладова у --------------------------- 1 Хайдеггер М. Что значит мыслить? // Разговор на проселочной дороге. Избранные статьи позднего периода творчества. М.: Высшая школа, 1991. С 135—136. 494 Достоевского), сопоставима трагедия скучного человека, которому некуда вести за собой. Есть люди как фонтан— из себя извергающие себя же, и люди как вата, из которых не выдавишь ни капли, и люди как губка — впитывающие и изливающие. Последние — самые интересные. Не фонтан и не вата, но губка— эмблема интересного. Интересное не только вовлекает нас в свое междубытие, но и само находит в нас место «между». Между мною и мною. Между моей данностью и моей возможностью. Интересное — это то, чего нам не хватает, чтобы быть самими собой, или, точнее, стать теми, кто мы есть. В человеке всегда есть расхождение между актуальным и потенциальным, между тем, что он есть, и тем, чем он может быть. Интересы человека и сходятся к той точке, где он может восполнить и превзойти себя. Притом потенциальное совсем не обязательно должно переходить в актуальное — важно сохранять и расширять эту зону потенциального, поскольку в известном смысле человек и есть то, чем он может быть, он реален в качестве нереализованной потенции, и само осуществление определенных возможностей нужно ему для того, чтобы расширить далее сам круг возможностей. Человека интересует то, в чем он узнает возможность для себя быть иным, оставаясь собой. Даже поверхностные интересы имеют свою экзистенциальную сторону. Например, интересуясь атлетикой, человек испытывает возможность быть сильнее и быстрее себя самого. Интерес принимает самое глубокое участие в самоопределении человека как потенциального существа, в его стремлении «быть целым миром». 495 Интересов и больше, и меньше, чем индивидов, поскольку (1) один индивид имеет много интересов и (2) один интерес разделяют много индивидов. В этом отношении интересы сходны с универсалиями и могут быть охарактеризованы как «универсалии-для-индивидов», в отличие от просто универсалий, или «универсалий-в-индивидах». Универсалия в обычном смысле этого слова объективно присуща индивиду (как человеку, так и вещи) и не зависит от его сознания и желания. Например, такие универсалии, как «нация», «класс», «темперамент», «мышление», «язык» (т.е. способность мыслить и говорить), не могут считаться интересами. Но «чтение», «наука», «искусство», «политика», «спорт» могут считаться универсалиями-для-индивидов, и следовательно, интересами. Интересы — это динамические качества, которые, в отличие от универсалий, не охватывают наличное бытие индивидов, но образуют область потенциального, т. е. задаются и «потенцируются» самими их обладателями. Показательно, что «интересность» может выступать как синоним беременности. «Женщина в интересном положении». Интересно то, что она одна, но их уже двое: в ней угадывается другая жизнь, погруженность в себя и возможность выхода из себя. Интересность — это форма потенциальности, своеобразная «беременность», когда человек вынашивает в себе другого, когда его «я» раздваивается, чтобы обнаружить иное в самом себе. Интересность — это то свойство, которое скрепляет «очевидное» и «невероятное», не позволяя им оторваться друг от друга. Как только один момент начинает резко преобладать над другим, например старательно доказывается легко доказуемое (очевидное) или провозглашается и не доказывается трудно доказуемое (невероятное), интерес утрачивается, переходя в скуку согласия или досаду неверия.
|
« Изменён в : августа 23rd, 2006, 4:17pm пользователем: Saeri » |
Зарегистрирован |
|
|
|