Автор |
Тема: Новый рассказ Нион (Прочитано 2139 раз) |
|
Кар
Гость
|
Новый рассказ
Счастливый случай
Я лежу на диване и курю. Окно раскрыто, табачный дым уносится на улицу, там играют дети, и дым оседает на их головах. Я курю и тихо балдею. Я одна в квартире. Юрку забрала мама, и целый день я совершенно свободна. Это есть такой вид счастья – быть одной. Не понять тому, кто двадцать четыре часа в сутки не жил с маленьким ребенком в одной квартире без мужа. Это здорово, но очень тяжело.
Я люблю своего двухлетнего сына. Очень люблю. Люблю его свежий, сладковатый детский запах и пушистую головенку. Люблю, когда он прижимается щекой к моей щеке. Мой Юрка – самый лучший на свете мальчик. И в то же время я ненавижу его отца. Так бывает. Отец моего родного мальчика сделал меня несчастной на всю жизнь и счастливой на всю жизнь. Так тоже бывает.
Нам с отцом Юрки было очень хорошо вдвоем, после выпускного студенческого бала, на старой даче. Сокурсники убежали купаться на пьяном, чудном, бессонном рассвете, а мы остались. И любили друг друга долго-долго. Потом он укрыл меня своей пестрой рубашкой и распахнул окно – ах, каким ясным было утреннее небо! Перед отъездом в город он сказал, что любит меня и позвонит. И пропал. Словно не было пяти лет, в течение которых мы сначала сидели за одной партой и пили вместе пиво на большой перемене, потом – на четвертом курсе – прозрели и увидели друг друга в галдящей институтской толпе. А перед госэкзаменами решили пожениться, чтобы быть вместе на всю жизнь. Потом он поступил в аспирантуру в Москве и уехал, исчез из моей жизни, а я осталась. Обычная история.
Но я не люблю это вспоминать. Тем более, в такой день, когда сына нет дома, и я одна, и лежу, и рядом со мной сигарета, тишина, банка сока и открытое в летний день окно. Не хочу портить настроение.
Звонит телефон. Мне не хочется вставать, но встать надо. Это наверняка мама – сейчас она долго будет рассказывать мне, как Юрка спал днем, что кушал и сколько раз какал. Она всегда звонит, если Юрка у нее – то ли поделиться своей радостью, то ли напомнить, как много она делает для моего сына. Мне не хочется это слушать, но не встать нельзя. Иначе потом начнутся упреки, что я не ценю ее помощь. Здесь нет никакой видимой логики, но тайная логика все-таки есть. Поэтому лучше встать.
Я беру трубку и стараюсь придать своему голосу совершенно непрокуренный оттенок. Мать не знает, что я курю. Поэтому мое «Алле» звучит томно и устало, словно я только что проснулась, словно это нормально - спать летом в пять часов вечера, и пусть будет стыдно тому, кто меня потревожил. В конце концов, кто знает, чем я занималась ночью.
Но это не мама. Голос в трубке незнаком и чуть грубоват, и это вызывает легкое недоумение. У меня нет знакомых, которые звонили бы мне воскресным днем мужскими голосами. У меня вообще мало знакомых мужчин. Может, ошиблись номером?
Но спрашивают меня. Я вежливо не узнаю человека, но человек определяется. Это оказывается Дима Иванцов, бывший мой одноклассник. Он называет себя, но я с трудом его вспоминаю. Да-да, был такой незаметный мальчик, худой и бледный, он все десять лет, кажется, ходил в одних и тех же штанах, совсем немодных, и абсолютно не разбирался в музыкальных группах. Его травили – он был очкастый и сутулый, прозвали Бледной Молью и как-то раз даже побили в школьном туалете. Зачем он позвонил меня, и что ему от меня надо?
- А я вернулся из Москвы и вот… решил разыскать тебя, - объясняет он напряженным голосом, точно боится, что я не поверю ему и вот-вот повешу трубку.
- Зачем? – спрашиваю я, и получается это очень глупо: вот, решил человек позвонить, а тебе не нравится.
- Ну… просто так… вспомнил. Мама твоя сказала, что ты живешь теперь одна.
- Одна, - подтверждаю я, и мы долго молчим.
- Лена… - он мнется и вздыхает. – Может, мы встретимся?
- Зачем? - опять спрашиваю я, и это выглядит еще более глупо.
- Ну… просто так. Если ты не против…
Я соверешнно против, я абсолютно против, потому что я лежу и курю, мне хорошо и никто не нужен. Но неожиданно для себя самой я соглашаюсь, и мы назначаем место встречи – старый сквер возле нашего университета. Мне нужно всего минут двадцать, чтобы добраться туда, но я выговариваю себе два часа – просто потому, что хочу еще полежать на диване. Вечер сегодня свободен, Юрка вернется домой лишь завтра, так почему я должна мчаться сломя ноги и голову ради встречи с бывшим одноклассником?
Я не люблю вспоминать школу. И школьные встречи меня совершенно не радуют, и очень хорошо, что мы с сыном живем в новостройках, потому что необходимость каждый день здороваться с не приятными мне существами раздражает. Восемь из десяти школьных лет я провела в компании книг, а потом поступила на филфак. Меня считали заучкой и терпели лишь ради «дать списать». Так с какого перепоя я должна изнывать от радости при встрече с этими людьми?
Тем не менее, через два часа я торчу возле фонтана в сквере, как тополь на Плющихе. Фонтан не работает, а солнце припекает ощутимо – июнь. Мне душно и неловко, я не знаю, как мы встретимся, и зачем мне все это нужно. Притом, я приехала раньше срока минут на десять, и Димы еще нет.
От скуки я начинаю рассматривать всех проходящих мимо мужчин и прикидывать, какими они могли бы быть мужьями.
Вот ползет по тротуару дедок с авоськой. Потертый пиджак, штаны с пузырями на коленях и небритый подбородок. М-да. У него наверняка уже есть жена. Она сажает помидорную рассаду в ящиках на подоконнике, летом живет в саду, забирает у мужа получку и выдает ему на пиво. Не густо. Разговоры одни и те же – про детей и внуков, про Машку-соседку да про то, сколько стоит кило колбасы в магазине на другом конце города – не на двадцать ли копеек дешевле. Нет уж, не надо.
Вот бежит мимо молодой парень, почти мальчишка. Банка пива в руке, спортивные штаны и квадратный подбородок. Он счастлив, ему не жарко, у него есть пиво и модные темные очки. Сейчас он пойдет к подружке, будет тискать ее в подъезде, потом они сядут на лавочку у подъезда и будут до двух часов ночи ржать над всякой ерундой, вызывая громкий мат соседей и обещания вызвать милицию. Нет уж. Тоже не хочу.
А вот идет по площади какой-то совершенно заграничный тип – блондин в шикарном дорогом костюме, с огромным букетом. Букет роскошен – алые и темные розы в дорогой упаковке, строг и пахнет одуряюще. Сам блондин одет строго, но модно. Он не кричит на всю улицу о том, что у него есть иномарка, счет в швейцарском банке и дом за городом. Но если спросят – подтвердит это. Заведя жену, он будет гордиться ее длинноногостью и вывозить ее в свет, как породистого щенка. Н-ну… как вариант, он мог бы мне пригодиться.
Тип подходит ко мне и улыбается.
И тут я понимаю, что тип – Дима, тот самый Дима, которого в школе дразнили Бледной Молью и изводили за убогость одежды. Я открываю рот и не могу его закрыть долго, так долго, что он улыбается. Тогда я закрываю рот и здороваюсь.
И вижу его оценивающий взгляд.
Нет, я еще вполне, вполне. Несмотря на рождение сына и двадцать пять лет от роду, я еще вполне на уровне восемнадцатилетних красоток. Ног от ушей у меня, конечно, нет, но и попа не висит, и грудь не похожа на два мешочка, хоть я и кормила ею сына до года и двух месяцев. Правда, дорогая одежда мне сейчас не по карману, ну да что поделать. А Дима смотрит на меня, и лицо его делается замкнутым и напряженным.
- Я и забыл, какая ты красивая, - говорит он тихо, и это вдруг снимает с меня напряжение - я привыкла, чтобы мной восхищались.
И мы идем с ним в глубину сквера, и смеемся, смущенно глядя друг на друга.
Небо над городом наливается бледным золотом с примесью пурпура – это спускается вечер. Я много курю, и у меня побаливает голова. Уже два часа мы с Димой ходим по городу, мы облазили все мои любимые места, а потом его любимые места, и разговариваем – обо всем на свете. Странно, что мы совершенно не помним друг друга – ведь учились в одном классе. Но Бледный Моль остался в прошлом, да и круглая, как пончик, Кубышка тоже куда-то исчезла – потерялась, наверное, за своими книжками; поэтому мы знакомимся заново. И он нравится мне, этот сдержанный, неразговорчивый парень, так не похожий на веселого раздолбая, которому я подарила первую в жизни любовь. Он почти не рассказывает о себе, но много расспрашивает меня, и я выкладываю ему – незаметно – всю свою жизнь. Уже очень давно мне не приходилось рассказывать о себе, потому что последние два года я общаюсь исключительно с Юркой да с матерью, а им интересно то, что я делаю, но не то, что я думаю. Впрочем, сыну пока вообще интересна лишь Баба Яга со своей метлой.
Я рассказываю Диме про Юрку, и он – видно – интересуется им, много смеется над его проделками, но как-то странно смотрит при этом. Я замечаю этот взгляд и торможу с рассказами; в самом деле, кому какое дело до чужого ребенка. И я спрашиваю Диму про его детей.
- Я не женат, - говорит он. – Пробовал – обжегся.
- Извини, - покаянно говорю я. Мне неловко.
- Да ладно, - откликается он и снова спрашивает меня о чем-то.
В старом полуподвальном ресторанчике тихо и почти безлюдно – в такую погоду все предпочитают ужинать на улице. Мы сидим за столиком из темного дерева, едим салат и пьем вино. Мне хорошо почему-то. Где-то изнутри проскальзывает мысль, что не к добру это – с почти незнакомым мужиком вино пить, но, с другой стороны, мне так все надоело.
Мне надоело бежать домой сломя голову, потому что Юрку нужно укладывать, или кормить, или купать, или что-то еще. Мне надоело вечное одиночество среди книжек и телевизора, в четырех стенах с ребенком. Тот, кто не сидел в декретном отпуске, не может этого понять. Мне надели сплетницы-коллеги в нашем сугубо женском, склочном, вздорном коллективе – с ними можно поговорить только о тряпках и о том, почему у Лен Ванны отчет приняли, а у Марь Петровны завернули – ведь все знают, что Марь Петровна Лен Ванне этот отчет делает за коробку конфет и путевку в лагерь для ребенка. Мне все это на-до-ело. Я хочу отвлеченного разговора на абстрактные темы – и вот уже мы говорим о творчестве Нагибина, которого я безмерно люблю, но с институтских времен совершенно некому рассказать о том, за что именно я его люблю; и что Шолохов, как ни крути, все равно останется классиком, что бы там ни говорили про его «Тихий Дон». Я закончила филфак, но кому это интересно в провинциальном рабочем городе, где даже не устроишься по специальности, потому что со специальностью этой одна дорога – в среднюю школу, где никому не нужен ни ты, ни твой Нагибин с Пушкиным и Толстым вместе взятыми.
А Дима слушает – и понимает.
Он тоже рассказывает о себе. Да, Бледный Моль много успел в этой жизни. Получил красный диплом в МГУ, что неудивительно, вспоминая его школьные успехи на олимпиадах. Работает в престижной русско-французкой фирме, в Москве у него квартира, и здесь – тоже квартира, а еще – родители, и он к ним часто приезжает. Рассказ его короток и строг, и совершенно не похож на хвастливые, приукрашенные повествования бывших сокурсниц.
Кажется, я его идеализирую, думаю я. Но я совершенно забыла про Бледного Моля, я вижу перед собой молодого умного мужчину, от которого пахнет хорошим одеколоном, а не дешевым пивом, и мужчина этот недурен собой. Где-то в районе груди разливается сладкий холодок – не то от вина, не то от запаха этого одеколона, и я отчаянно ругаю себя за это, но встать и уйти не могу, просто не могу.
Уже три года у меня не было мужчины. Строго говоря, мужчина в моей жизни вообще был один – Юркин отец. Такая вот я несовременная, на классической литературе выросшая. Я считала своего любимого идиота единственным, а когда поняла, что ненавижу, решила закрыть в своей душе то место, которое отвечает за отношения с противоположным полом. Пока мне это удавалось. Легкое томление, возникающее в организме лунными летними ночами и одуряюще ясными апрельскими вечерами, я классифицировала как дурь и изничтожала соответственно. И что теперь – послать к черту три года гордого одиночества ради почти не знакомого парня?
Ленка, куда тебя несет, спрашиваю я себя и не могу найти ответа.
… Уже совсем темно, но ночи в июне коротки, и я знаю, что через пару часов начнет сереть эта темнота, растворяться жемчужным маревом. Но мне не хочется этого, я желаю, чтобы темнота надежно скрыла меня и моего спутника от бабушек у подъезда, потому что Дима провожает меня домой, и мне совсем не надо, чтобы кто-то видел это.
Мы останавливаемся у двери моей квартиры, я лезу в сумку за ключом, и он выпускает мою руку.
- Можно, я тебе еще позвоню? – спрашивает он меня, и я слышу грусть в его голосе.
Чуть помедлив, я все-таки задаю свой коронный дурацкий вопрос в третий раз:
- Зачем?
Он пожимает плечами.
- Не знаю. Знаешь, в школе мне часто казалось, что… - он осекается. – Я даже решил было, что влюбился в тебя.
Мне режет ухо это сочетание: решил, что влюбился.
- И что? – спрашиваю я холодно.
- И ничего. А сейчас я увидел тебя и понял, что ошибался.
- Да? – я ощущаю жестокое разочарование.
- Да. Потому что… знаешь, я влюбился в тебя сейчас.
Я закрываю глаза. Я знаю, что сейчас произойдет: он поцелует меня. Я жду его прикосновения к моим губам… но его все нет и нет. Тогда я открываю глаза. Вид у него растерянный и смущенный.
Холодок в груди растет, а потом вдруг пропадает, сменяясь странной нежной и горячей волной. В этот момент он наклоняется ко мне, и я забываю и про открытую дверь, и про все на свете…
Тихо, темно. Свет уличного фонаря падает на мою подушку.
- А я все не мог забыть тебя, - шепчет он, и глаза его пугающе близко, кажутся огромными, совсем темными. – Пытался… Уехал в Москву, даже чуть не женился…
- И что же? – я прижимаюсь к нему – его грудь гладкая и крепкая, плечи кажутся надежными.
- Она была совсем не похожа на тебя, - смеется Дима и гладит мои волосы. – А ты…
- Что? – я тоже смеюсь.
- А ты лучше всех, - он обнимает меня.
Я счастлива, словно впервые в жизни. Мальчик в пестрой рубашке исчез из моей жизни, его никогда не было, несмотря на то, что у меня есть его сын. Это мой сын, а еще я хочу иметь мужа – варить ему обед, стирать носки, ждать с работы. Тем не менее, я отчего-то знаю – Дима не станет моим мужем. Это просто случай, Дима, такой вот счастливый случай. Мы слишком разные – Бледная Моль, ставший настоящим мужчиной, и девочка с задатками литературного критика, ставшая просто мамой. Мы никогда-никогда не будем гулять вместе под дождем, он не станет подбрасывать к потолку моего сына и учить его играть в шахматы, и мы не поедем вместе в Крым, чтобы увидеть, как темнеет море перед грозой… оно, наверное, и вправду темнеет так же, как мои глаза, вот только я этого не узнаю. Или узнаю, но с кем-то другим. Потому что ты любишь не меня, а ту наивную толстушку, какой я осталась в твоей памяти.
Я отодвигаюсь и смотрю на него словно издалека. Прощаюсь? Быть может, и так, только я не люблю громких слов. Небо за окном наливается жемчужным светом. Скоро рассвет. Часы тикают громко, громко… я ненавижу все часы на свете, потому что утро так близко, и мы разойдемся – в разные стороны.
- Я люблю тебя, - говорит мне Дима, и я отвечаю, почти не кривя душой:
- Я знаю…
… Мы идем вместе до автобусной остановки – я еду к маме, чтобы забрать Юрку. Пустой пакет болтается у меня на локте – по дороге куплю маме продуктов. Дима смотрит на меня тревожно и нежно, а я улыбаюсь. Мне так легко, что хочется взлететь – наверх, в тревожно-серое бессолнечное небо, взглянуть на этот мир с высоты; поверить, что тогда все будет хорошо и совсем по-другому.
- Я бы мог подвести тебя, - вздыхает Дима. – Почему ты не хочешь?
Я пожимаю плечами.
- Так… просто…
К остановке, скрежеща, приближается трамвай. Шестерка.
- Мне пора…
Дима берет меня за плечи и поворачивает к себе лицом.
- Я буду здесь до пятницы. Мы ведь еще встретимся?
Я осторожно высвобождаюсь и глажу его по руке.
- Мне пора, Дима. Я позвоню…
Я бегу к трамваю, расталкивая прохожих, наступая на ноги и получая в ответ матюки. Сквозь стекло я смотрю на стоящего у края тротуара дорогого мужчину и совершенно точно знаю, что у меня нет его номера телефона.
Май 2006.
(с)тырен с разрешения автора: http://users.livejournal.com/_nion_/49768.html
|
|
 Зарегистрирован |
|
|
|
Альвдис Н. Рутиэн
Гость
|
Да...
Если честно, то зря она такие вещи от первого лица пишет.
Очень сильно. Много сильнее, чем раньше.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
murysia
Гость
|
Чудесный рассказ! И очень нравится манера изложения.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
|
Главная
Помощь
Поиск
Участники
Вход
Регистрация
Ответить
Уведомлять
Послать Тему
Печатать
Цитировать
Править
Удалить